О чем ей сказать?

Что постараться объяснить прошлым друзьям, нерожденным внукам, таинственным прохожим в соцсетях, забредшим на твои страницы, жадно изучающим фотографии и вырванные из контекста мысли? Что хочешь ты, чтобы они увидели?

Крупные запястья и короткие пальцы. Не пианист и вены не просвечивают. Наверное, мало выполняет работы руками; нет мозолей на пальцах, не считая той, что безобразно и все же душевно выглядывает со среднего пальца. Потому что уже третий десяток, а все не умеет правильно взяться за ручку.

Кажется, невозможно тебя разглядеть по тому, что видишь на твоем лице. Лоб, двадцать лет назад выложенный ровными фасетами кожных частиц, уже пошел глубокими поперечными бороздами, - не от плохой укладки, а от сложного непонимания. Это расскажет о твоей хмурости; но не расскажет, как ты хохочешь, прихрюкивая, и жуешь орехи в карамели одной стороной рта, чтобы не задеть голую десну на месте удаленного зуба.

Можно поглядеть в голубые глаза и не догадаться, что по вечерам они – серые, по утрам – болотные, по ночам – закрытые. Можно, увидев тощие скулы, не дорисовать толстые коленки и утонувший пупок. Можно желать причесать лохматые волосы, и в это время не заметить под ним торчащее забавно ухо, которое предостерегло бы, как не стоит спать на одном боку с загнутым под щеку хрящиком ушка.

Но расскажет любимая фотография, где ты смеешься, выглядывая из ветвей сакуры, содрогаясь от хохота и невыносимой жары; где мартышка тонкими пальцами прижимает к груди своего малыша, возводя перед линзой невидимую стену из прочных материнских инстинктов; где с мачты корабля машет трансатлантический путешественник в отставке, благословляя нас на сухопутное путешествие и готовя на завтрак глазунью с горячим жидким желтком; где облака тяжело переваливаются через вставшие посреди дороги горы, ругаются и переваливаются, бубнят себе под нос проклятия и рассыпаются в гневной ругани, мол, посторонись, встали, не обойти-не объехать.

Все, чего ты сам не можешь рассказать о себе, лучше всего объяснят твои воспоминания. Что помнишь ты о другом, о внешнем? Какого цвета были у него глаза?
Что в первый раз он сказал тебе такого, от чего душа вытянулась в струну, после, уже под вечер, когда сидела одна и вдруг – поняла?

Что купил ты для себя за эти два месяца? Не продукты, не циклические услуги, а нечто ценное, ценное для души, что, может, денег вовсе и не стоит, но принимает плату чувствами. Велосипед? Гематоген с ежом на упаковке? Как в детстве, и треугольный пакет ряженки, и, чумазая, сидишь на кухне и ехидно улыбаешься покрашенным в белый стенам.

Для себя.

Красива ли Английская набережная перед рассветом? Когда солнце еще только нимбом показывается из-за Дома Ученых, и Нева, непривычно голубая под более ярким, чем днем, небом, плещется в берегах, как непоседливый ребенок в гранитной ванной.

А если после работы?

Какая песня в твоей голове? Сейчас и чаще всего, она давно там и что она значит?

Тебе жаль, что кого-нибудь не застал летний ливень в июльскую ночь на Балтийском заливе? Летний ливень – что вспоминаешь ты, когда думаешь об этом? Август перед первым курсом, или синие дождевики с длинным магическим конусом на капюшоне и непослушный мопед на Пхукете, - или Хабаровск, воющий ветер, согнувшиеся деревья, грохочущий по железному карнизу водопад – и самое лучшее, как всегда, лето.

Есть ли у тебя стикеры на мониторе, и что на них написано? Твоих рук дело?
Крем для рук – в каждом кармане куртки, своей и заимствованной тоже, на столе, в бардачке в машине, у кровати и, на всякий случай, в туристической косметичке.