У нее взгляд был надменный, у меня - недоуменный, и, хотя это не мешало нам находиться в одной комнате и даже в одной беседе, - все-таки это мешало мне понять, что имеет она в виду. Сидит, руки заплела в плюшку “Московскую”, эксцентричная и настороженная, по своему обыкновению, - Варя всегда в споре бывает похожа на тигра в зоопарке, с тревожным шелестом ступающего по обесцветившимся половицам, без остановки, кругами, в молчаливом отчаянии циркулирующего из одного конца клетки в другой, - игнорирует бесчувственную биомассу, столпившуюся у загона в ожидании хлеба и зрелищ.

На меня посмотришь - и, конечно, сразу становится ясно, что я больший поклонник скорее хлеба, чем зрелищ, и из всех альтернатив выбираю черный - с изюмом и тмином. Ну, такие продолговатые подсохшие семечки на корочке Бородинского, знаете?

С другой стороны, в чем мне себя упрекать? - вкусные булки приносят мне удовольствия на порядок больше, чем сон на галерке, а я учусь себя любить - и потому стараюсь чаще себя радовать.

Варя как-то совсем прохладно на меня взглянула, - наверное, это из-за глуповатой улыбки, в которой от мыслей о сдобном расплылось мое лицо (расплывается от них ведь у меня не только тело), - и мой мозг, покрывшись мгновенно инеем, стал судорожно придумывать, что бы Варе такого возразить.

Но возражать было сложно, - то ли от злосчастных булок, туманящих мой изголодавшийся разум, то ли от того, что я все равно не понял, что Варя имела в виду и зачем она вообще так сказала. Я вдруг страшно разозлился; Варя в моих глазах позеленела и стала похожа на противную лягушку, беспричинно выкрикивающую сентенции на бестолковом языке; и зачем ей вечно говорить так сложно, а потом еще смерять обязательно меня надменным своим взглядом, - будто это не она говорит непонятные вещи, а просто я глуповат.

Я так рассердился, что вобрал в грудь побольше воздуха, - чтобы хватило высказаться как можно дольше, про Варю, гадко и справедливо.

Но от переизбытка кислорода как вдруг все понял.

Дети ломают собранные тобой из конструктора замки.

Гости в отеле оставляют грязные чашки, разбросанные подушки, залитый водой пол в душе.

Пес ложится у моих ног и дерет мягкую игрушку, вгрызается в бесхребетную ее плоть, разбрасывает ватные внутренности по всей квартире, - и падает, обессилевший, обратно. У моих ног.

Я, так сильно я люблю Варю, я задыхаюсь, когда вспоминаю, как ее люблю, - и я же сержусь, и набираю побольше в грудь воздуха, и говорю мерзкие, злые, гадкие и справедливые вещи.

Если чуть раньше, конечно, не остановлюсь подумать.

И ты вот, - лежишь на диване или завершаешь беговую тренировку на “умных” часах, - ты каждую секунду на этих самых часах чуть больше разрушаешь себя, постепенно подготавливаясь к смерти.

Разрушаешь себя с удовольствием, потому что мир тебя подбадривает, - мол, парень, все делаешь правильно, каждый день - это твой уверенный шаг к концу! Мы вот почему так страдаем деструктивными наклонностями - потому что биология это в нас заложила.

Я так отчаялся, поняв это все, что Варя говорит, что захотел выйти из себя или даже в окно.

Но Варя вдруг спросила:

- Будешь круассан с шоколадом - или с кремом?

И я опомнился, забыл вдруг всю чушь, которую надумал, и ответил ей тепло: