Варя повернулась ко мне, вонзила острый взгляд, - Боже, отчего же он всегда настолько же наточенный, насколько клишированный? - и замерцала, внезапно улыбнувшись, как раскаленный воздух над трассами Долины Смерти.

Варя всегда непредсказуемая, - а ведь она давно рядом, не дни, не годы, не вечность. Всегда. Знаешь, почему ей это удается? Я сам понял едва ли не чудом.

Для Вари всякая роль - своя; Варя всегда остается собой, и, наверное, поэтому знает, как притвориться кем угодно вокруг.

Морозными утрами, выбегая на пробежку, я пытался притвориться обындевевшими березами, - раскидывал руки в стороны, дышал на них, чтобы образовалась ледяная корочка от моего тепла, - но выходило, что я только тратил воздух понапрасну. А может, вместе с паром выходила и моя душа. Как знать - она ведь, наверное, похожа на воздух, и на морозе тоже немного бледнеет.

Когда на улице минус-ноль-по-Цельсию, я всегда стараюсь тоже прикинуться отрицательным. Плохим парнем, понимаешь? Без сигареты в зубах, но и без извилин в мозгах. Ругаюсь пьяным матом, пошло шучу и скалю зубы. Но я делаю это с такой фатальной безнадежностью, потому что знаю - роль не моя, кастинг провален, получился не плохиш, а младшеклассник с последней парты.

В опере я изображаю старого театрала, беру бинокль напрокат, щедро плачу за глянцевую программку, стоически бодрствую к концу последнего акта. Но все это не то; я зазубриваю, а не импровизирую.

Посмотри на Варю - это она храпит после второго звонка и, ни на секунду не смутившись, просыпается, когда слюна с уголка ее рта смачно шлепается прямо на голые разодранные коленки. Она только спрашивает - какой сейчас акт и убит ли Отелло? Не успеваешь распахнуть рта и ответить Варе, что даже Дездемона еще жива, как она уже погружается в следующий сон, сладко причмокнув губами.

Если после концерта Варя не может восстановить событий сама, - что случается с ней нечасто, с ее нескромным воображением, - она непринужденно и без робости хватает помятую программку, забытую на соседнем кресле, и в такси уже пересматривает оперу в кратком содержании.

Когда Варе холодно - она срывает с пальто пуговицы и идет, раскрасневшаяся, вызывающая, нараспашку. У Вари есть зонт, но он вряд ли хоть раз выходил из дома в дождь; Варя любит этот зонт, потому что он огромный, отцовский, и еще потому, что он красивого синего цвета, и даже за то, что у него заедает ручка, - Варя вообще любит все поломанное, искалеченное, дурное. Варя часто смотрит на него с нежностью, любовно вертит в детских руках, - а потом, завидев за окном дождь, жалеет зонт - и без того старый! - и возвращает его в недры шкафа.

Это точно, ты не такой уж скучный, какой есть настоящий, - но, увы, так утомительны люди, когда притворяются и берут роли себе не по размеру. Хорошо научиться быть разным, плохо - не уметь быть собой.

Смотри, как Варя хороша, чертовка! - она смеется во весь голос, и не прикрывает, стыдясь, губ; подворачивает ногу на каблуках и не краснеет, только коротко хихикает над собой, неловкой; бежит как корги, похожа на огромную сардельку, обзаведшуюся ногами, - и не стесняется, потому что такая вот она, а не выбранная ей роль.

Если импровизируешь и остаешься собой - ошибиться не можешь. Ты же ведешь себя так, как можешь, и разрешаешь себе именно таким быть.