Наша стюардесса не принесёт водочки, потому ли, что она не мальчик, или потому, что на борту запрещено распитие спиртных напитков, - я не знаю. Я знаю, что мы везём сувенирных литр белорусского «Колоска», столько же грушевого шнапса из великого рейха и двадцать килограмм собачки. Дружелюбной, ласковой, потасканной и потисканной изрядно за поездку.

Дунай такой же большой, как три года назад, Будапешт - такой же распиленный пополам традициями и культурой двух берегов; конечно, воды в гранитной речной ванной стало меньше. Но не так много ее утекло, как всегда говорят.

Мир такой большой, а все равно ночью твоя тень тебя находит. Находит и днём, чаще - в храмах и в переходах метро, реже - просто выглядывает из-за угла тесной улицы и молча, не мигая смотрит. Пытливо.

Я слышал вчера вечером, как она заговорила со мной, но притворился, что ничего не замечаю. Мне не страшно, но стыдно услышать от неё то, что она носит за мной. Это странно, но стыд появляется тогда, когда появляется собеседник для твоей истории.

Мне стыдно, что она станет упрекать меня, что я хочу одних вещей, а направляюсь к другим. Бросит мне в спину: ты ведь таким умным хочешь всем казаться, потому что все ещё не доказал Ему, что умный. Потому что ты все ещё ждёшь самого большого одобрения, самого окончательного подтверждения, что ты молодец, но это будет носок, который отпустит Добби на свободу.

Чай или кофе, с лимоном и с молоком, воды без газа желаете?

Два стакана, пожалуйста. И чернил в иссякающие мысли.

Варя рядом сидит, растопырила уши свои - смотрятся они так странно, или это у неё новая прическа такая? - и книги слушает. Анну Каренину. Любимую писательницу многих технарей, наравне с романисткой Марией Ремарк.

Восклицает иногда: вот это жестко!

Иногда поворачивается, глаза распахивает пошире, чтобы совсем жутко-жутко смотреть на меня, и шипит: коня убил!

Чтобы перейти от жесткости до жестокости, нужно разделить всю жёсткость пополам жирной пропастью, в которую будет проваливаться все сострадание, милосердие, чувство и добро.

Из-под приподнятой шторки в иллюминатор полезла пышная пена взбитых при низком давлении сливок, и мне захотелось вдруг кокосового мороженого, которое я вчера пробовал в Вене, а два года назад - Боже, поразительно, как прошло целых два года с тех пор, когда в тебе потух Везувий! - во Флоренции.

Мы тогда были страшно пытливы, а теперь у нас стало больше денег, - странно, но ровно настолько, что их уже хватает, чтобы не забегать в Колизей бесплатно через выход, но недостаточно, чтобы покупать себе билеты на Штраусса в партер венской оперы.

Наш пёс питается с завидной регулярностью, наши бёдра растут в ширину с удивительной непропорциональностью обуявшему голоду.