Комо, Ломбардия, Верона, Падуя, - марш-бросок до венецианского чуда, с самого утра в пути с короткими передышками на бескрайнем озере Сирмионе, мороженым в Комо, веронской пиццей и розовым брютом на местной винной ферме в Падуе. Уже на мосту мне начинало казаться, что ты ведешь автомобиль на совершеннейшем автопилоте, опустив второе веко и набираясь сил перед прибытием в Венецию.

Мне жаль, что я не могу сменить тебя за рулем, и мне жаль, что невозможно, как бензоколонке, переправить тебе немного своего топлива. Сколько хочешь, возьми, только если бы это было можно.

Последняя арка последнего автомобильного моста на сегодня, - в Венеции запрещено передвижение не только на автомобилях, но и на любом транспортном средстве с колесами, будь то велосипед, самокат или ролики, прости, но дальше только вплавь, - и мы, одинокие мотыльки посреди Адриатики, ищем место, где припарковать машину, и ищем силы, чтобы добраться до ночлега.

С первым все даже как будто просто, и на многоэтажной городской парковке Трончетто мы бросаем наш фиат практически у въезда.

Мир вокруг мерцает шероховатыми, близкими звездами, нервными фонарями и далекой иллюминацией над только что преодоленным делла Либерта. Свобода. Равенство, братство, шепчет усталое сознание; но как, все-таки, мы доберемся до другого конца города?

Снятое нами жилье находится в диаметрально противоположной от парковки части Венеции, на самом краю острова Святой Елены, там, где ты уже не столько в Италии, сколько среди волн бескрайнего Адриатического моря. Мы нашли довольно необычный способ погрузиться в ритм Венеции и сняли себе отель в…яхте. Наш номер, один из всего двух имеющихся на лодке, обещал все прелести жизни морского волка: от двухъярусной койки в каюте шириной с твои плечи, до натуральной морской качки, убаюкивающей нас, двух пьяных оголтелых пиратов.

Все в этом жилье прекрасно, кроме одного: Google Maps настаивал, что идти до дома никак не меньше одного часа 17 минут пешком. У нас никак не было сил на полуторачасовую прогулку по незнакомому городу, в темноте, с полной дневных впечатлений головой, и это обескураживало настолько, что мне хотелось сесть на холодный асфальт прямо здесь, на парковке, уткнуться лицом в колени и так, в позе йога, просидеть до утра. Возможно, удалось бы сходить в нирвану и вернуться к первым лучам солнца.

Ты притих, и я молчу, и мы плетемся по безлюдной дороге. Мы видим человека – он, на открытой стоянке неподалеку, стоит, сумасшедше вращает головой, машет руками и исступленно потирает подбородок, словно о чем-то ужасно важном размышляя. Ты говоришь: человек. Давай спросим его, как добраться?

Мы подкрадываемся к возбужденному итальянцу, он поворачивается к нам, радушно улыбаясь и по-прежнему размахивая руками, как лопастями пропеллера, но тут кричит: господа, постойте с моими вещами минутку, умоляю, я только займу место!

И пропадает в чреве автомобиля, стоящего рядом. А мы остаемся с его огромными баулами, несколькими пакетами, авоськами, челночными сумками, хлопаем глазами и еще не подозреваем, к чему все это должно привести.

Мы хлопаем глазами, и мне хочется захлопать в такт в ладоши, когда возвращается наш итальянец, подозрительно смахивающий на Карлсона, - не только руками-пропеллером, но и солидным округлым животиком и правильной возрастной категорией. Мы спрашиваем: почему вы припарковались здесь, снаружи, а не на крытой стоянке?

Наша итальянская звезда счастья подмигивает и говорит: потому что здесь – бесплатно!

Он проводит рукой в сторону, и мы видим дорожный знак, сообщающий, что до восьми утра можно оставить автомобиль на этой стоянке совершенно бесплатно; но, по-видимому, основная проблема в том, что все места здесь освобождаются как раз после восьми утра. Наш итальянец распинается о том, как вот уже битых полчаса он ждет, когда кто-нибудь уедет на своей машине прочь, - некоторые торговцы работают в Венеции, но живут на материковой части Италии, и по вечерам уезжают домой, по нашей делла Либерта. Как раз в тот момент, когда нам ударила в голову идея спросить у одинокого итальянца совета о пути в отель, наш итальяшка заметил, что какой-то автомобиль уезжает с парковки, и немедленно бросился за руль, чтобы успеть занять место, - не то, чтобы в этом месте и в это мертвое время суток наблюдалась страшная конкуренция, но предосторожность превыше всего.

Мы пожали плечами, нервно посмеялись над историей итальянца – не пойми неправильно, но, сколько бы любопытства не было в моей дурной голове, она была обеспокоена все же нашей дальнейшей дорогой, - и, наконец, решились спросить: ну, а как до Венеции-то теперь добраться? До самого острова.

Итальянец расплылся в широченной и хитрющей улыбке.

- Господа, - прерывает нас очень хитрый, очень-очень хитрый итальянец, - не беспокойтесь. Мне тоже нужно добраться до города, и мы поедем с вами – на водном метро!

Мы, весело гомоня и радуясь, что в Венеции все-таки есть какой-то способ перемещаться на дальние расстояния без использования уличной магии, почти вприпрыжку добираемся до причала, а наш итальяшка продолжает:

- Сейчас мы с вами сядем на последний пароход, потому что уже поздно, и следующего не будет, - он объясняет нам все, словно маленьким детям, - и доедем до города. Там, о, там очень красиво, очень! – И, отчаянно размахивая руками, итальянец показывает, «как» красиво.

Ты, внимательный и рассудительный, как всегда, успеваешь вставить вопрос в восторженный монолог итальянца:

- Простите, но нам нужно добраться вот сюда (и тыкаешь яростно пальцем в гугл-карту); мы можем так сделать на этом пароходе, или здесь есть несколько разных, ээээ, линий метро?

На причале висит карта, где нарисовано как минимум две разные ветки метро – красная и синяя (все равно что в Петербурге), и я догадываюсь, что ты оказался прозорлив и задал совершенно верный вопрос.

- О, господа! – Восклицает практически оскорбленно итальянец. – Вам, конечно же, нужно сюда (он показывает пальцем в наш отель). Но для этого вам нужно сесть на мой пароход (угрожает кулаком воздуху). Вы, конечно, можете сесть на ваш пароход (морщится брезгливо). Но он идет во-от так (показывает, как идет пароход: по дуге вокруг острова, не заходя в глубь Венеции). А мой – во-от так! (показывает, как пароход врывается в самое чрево итальянской жемчужины). Разумеется, вам необходимо ехать со мной, ведь Венеция – о, Венеция так прекрасна! И вы сможете посмотреть на весь город! И, только представьте, вы будете ехать гораздо дольше, но – о, Венеция!

Пароход медленно причаливает к берегу, мы – по какой-то негласной договоренности – хватаем сумки нашего итальянца и спешим на пароход. По дороге мы спохватываемся и решаемся уточнить, сколько это будет нам стоить.

Итальянец очень, очень хитро улыбается. Так хитро, как еще не улыбался ни один итальянец за все наши прошлые четыре дня в Италии.

- Господа, - мурлычет он. – Но ведь в Венеции никто не платит за метро!

Мы уясняем следующее: метро стоит около 10 евро на одного пассажира, но, но, ведь в Венеции не принято платить, а особенно – вечером, когда контролеров на лодках практически и не бывает. А если бывают, то очень редко. А если редко, - так зачем же платить?

- О, господа, - вздыхает тяжело и сочувственно итальянец, - о, господа, тогда вам лучше… лучше ему не попадаться. Потому что он заберет у вас. ВСЕ! Заберет у вас ВСЕ, ЧТО У ВАС ЕСТЬ!

Мы понимающе киваем, немного сверх меры струхнув, но берем себя в руки. В конце концов, рядом с нами – наш жук-итальянец, который тоже едет зайцем, и из этой истории мы выкрутимся. В худшем случае, сиганем за борт. Не отдавать же контролеру ВСЕ, ЧТО У НАС ЕСТЬ, включая наш розовый брют!

Я спрашиваю нашего жука: позвольте, синьор, а где нам нужно выйти, чтобы добраться до отеля? На какой станции?

Он пожимает плечами и говорит: о, сейчас я уточню. И бросается к какому-то худосочному пареньку, слишком белокурому для итальянца. Они о чем-то говорят, вместе возвращаются к нам, и парень показывает на станцию, где нам нужно сойти. Мои брови удивленно подскакивают раньше, чем я успеваю их проконтролировать: от указанного места до нашего отеля идти почти столько же, сколько от парковки!

- О, дорогая, не беспокойтесь, - приговаривает наш итальянский жук, - вы посмотрите на город не только с парохода, но и прогуляетесь по самому его центру! Пешком! – Он победоносно устремляет указательный палец к небу, как бы доказывая, что это высшее наслаждение, что мы можем сегодня пережить.

Мне хочется плакать за тебя и за твою усталость, за то, что ты весь день провел за рулем и вынужден будешь идти пешком через весь город, но я вспоминаю, что нам все еще нужно ехать зайцами дальше, и мне становится любопытно, докуда едет наш жук.

Он радостно говорит: до следующей остановки!

Белокурый юнец странно на меня глядит. Потом, подбоченившись, отходит.

Жук пожимает плечами: о, лучше вам все-таки сделать так, чтобы вас не поймали!

Кораблик останавливается у очередного причала, и вся картина мира складывается у меня вдруг воедино, когда наш жук спешно хватает сумки, машет нам рукой, желает удачи и наслаждения в этом городе, какими-то неестественными скачками добирается до трапа, выход на который только что открыл наш белокурый юнец.

Я тяжело вздыхаю.

Белокурый юнец перекрывает выход веревочкой, бросает команду к отбытию капитану, и мы отчаливаем, двигаясь к следующей станции. На наш пароход поднялись двое в синей форме, и на нашем пароходе остались двое без билетов.

В эти семь минут, что мы плыли до следующей станции, я, признаться, вела себя так незаметно, что слилась с шелестом морской волны.

Как только белокурый юнец снял веревку, перекрывающую выход на причал, мы с тобой, сверкая скоростными крылышками, как колибри, метнулись на сушу, первыми вылетели с борта, пробежали, не переводя дух, метров сто в случайном направлении, и только затем обернулись, убедившись, что никто за нами не гонится и, более того, пароход уже отчалил дальше.

И вдруг этот хохот, неудержимый и солнечный, яркий, звонкий, пенящийся, как морской шторм, накрыл нас, остужая закипевшие от страха и переживаний головы, освежая пропавшие мысли, звеня каблуками по мощеной венецианской мостовой и провожая нас вглубь яркого промокшего города.

Бесчисленные улицы, заплетающиеся в странные витиеватые узоры города, узкие, как мои плечи, мокрые и скользкие, мерцающие витринами, с которых внимательно следят за нами карнавальные маски и Чумной Доктор; Венеция! Бесчисленное множество мостов, чуть уклоняющиеся от перпендикуляра повороты, и, заскочив в несколько из них, уже не можешь понять, в какую сторона света идешь. Площадь перед собором Сан Марко, на которую выходишь, куда бы и откуда бы ни шел, голуби и чайки, бриллиантовой россыпью раскинувшиеся здесь, запах тухлой рыбы и сушеных водорослей, соленый воздух, застревающий в ноздрях, холодный ветер, треплющий тебя ласково за щеки и плечи, - Венеция!

Мы хохочем вот уже полчаса, не способные отдышаться с тех пор, как сбежали с водного метро; мы счастливы всем – шумными китайцами, грандиозным собором, напавшим на нас неожиданно из очередного переулка, зловещими клювами в окнах карнавальных магазинов, джелато и игривым звоном игристого за спиной в рюкзаке.

Все хорошо, и нам здесь хорошо.

Вот заканчивается шумный, наполненный туристами город, и мы бредем по пустынной набережной, следуя указаниям на карте. Мы проходим сквозь густой парк, который оказывается наутро садами Биеналле, и проходим через сеть ставших гораздо более широкими и просторными улиц. Мы еле плетем ноги, но все еще веселы и мечтаем о том, как сядем на причале и разопьем наш брют, и тогда все станет совсем хорошо, еще лучше, чем уже есть.

Набережная заканчивается красными кирпичными стенами, выросшими вокруг нашей тропы, и колючей проволокой поверх них. Мы притихли и немного смутились, и идем, прижавшись друг к другу теснее.

Тропа утыкается в открытую калитку, мы заходим на территорию небольшого храма, не отклоняясь от маршрута на карте. Тропинка, уже совсем узкая, подводит нас к железной двери во вновь возникшей кирпичной стене. Осторожно высовываем носы за дверь, обнаруживаем там морской пирс, бесконечную тишину и десятки сонно покачивающихся на волнах лодок. Молчаливых, спокойных, безлюдных.

Мы не знаем, какая из них – наша, и я звоню по указанному у отеля телефону.

Я на обеспокоенном английском – это какой-то особенный акцент языка, ей-богу, - объясняю, что мы – постояльцы, должны вот были прибыть сегодня вечером, в 11, хотя немного опоздали; а сейчас стоим на причале и не можем найти лодку.

В трубке повисает молчание.

Я спрашиваю – алло? Вы меня слышите?

Трубка вдруг разражается ужасным возмущением, яростной бранью (как мне, конечно, кажется…) на итальянском (…ведь я ничерта не понимаю по-итальянски), это продолжается несколько мгновений, а затем разговор обрывается короткими гудками.

Из домика на берегу пирса выходит пожилой усталый мужчина. Мы бросаемся к нему, пытаемся на поломанном английском объяснить, что потерялись и что ищем вот эту лодку (нам известен номер стоянки на пирсе), мужчина плохо понимает как наш поломанный, так и английский вообще, но, видя номер станции, показывает нам рукой, куда пройти. Мы судорожно благодарим его и, сверкая мокрыми венецианскими пятками, бежим в сторону указанной лодки.

Навстречу нам выкарабкивается из глубины яхты широко улыбающийся, совершенно лысый и совершенно пиратски пьяный человек, радостно машет руками, приветствует и по-родительски лопочет, что беспокоился, что мы не приходим, и что боялся, что мы заблудились или с нами что-то стряслось, но, слава Богу, все хорошо. Он показывает нам каюту и кухню, говорит, что приготовит завтрак, ведь – цитата – «готовить яйца – это моя работа!», рассказывает о том, что семь раз пересекал Атлантику (и я не могу сосчитать никак, почему их нечетное количество), а, увидев вино, предлагает нам пледы и раскладные стол и стулья, чтобы мы могли расположиться на палубе и, качаясь на волнах Адриатики, распить наш розовый брют.